Столетие большевистской революции и распад советского пространства
Аналитика, Геополитика и геоэкономика, Зарубежные материалы по Каспию

Столетие большевистской революции и распад советского пространства

Редакция портала «Каспийский вестник» представляет перевод статьи адъюнкт-профессора истории Университета Индианы в Саут-Бенде Дмитрия Шлапентоха под названием «Столетие большевистской революции и распад советского пространства» (The Bolshevik Revolution Centennial and the Disintegration of the Soviet Space).

Автор, анализирует процессы осмысления собственной истории странами Центральной Азии (за исключением Киргизии). По его мнению, столетие большевистской революции в ноябре 2017 года, было странным юбилеем, так как получило мало внимания в России и в других постсоветских странах. Американский аналитик уверен, что «маргинализация» революции связана с резким снижением популярности идеологии «евразийства», сторонники которого подчеркивали «симбиотические» или органические отношения между русскими и другими национальностями бывшего СССР. В этих условиях автор прогнозирует заполнение дискурсивного и геополитического вакуума растущим Китаем и его новой евразийской идеологией:

Контекст: История является продуктом общей социально-политической основы. Тем не менее, повествование не обязательно кардинально изменяется сразу же после того, как его основа перестает существовать. В то время как СССР исчез много лет назад, память об общих исторических переживаниях в советское время всё еще живёт и приобретает новые черты. Наглядным примером этого является «евразийство». Основным принципом «евразийства» является то, что большинство народов царской империи, а затем и СССР жили в состоянии «симбиоза» или представляли собой одну квази-нацию. Даже беглый взгляд на «евразийство» указывает на то, что он представляет собой своеобразную трансмогрификацию советской идеологии. Популярность «евразийства» в 1990-х годах и свежие воспоминания о советском опыте указывали как на ностальгию по СССР, так и на смутные мечты о ее возможном воскрешении в той или иной форме. Однако к столетию большевистской революции в 2017 году, как советский опыт, так и евразийство исчезли из общественного сознания.

Распад имперского русского и родственного советского наследия отчетливо проявляется в центральноазиатских государствах, которые либо маргинализируют, либо игнорируют историю России и СССР, либо считают ее темной частью прошлого своих наций. Маргинализация советского/ евразийского опыта проявляется даже в Казахстане, где элита сохранила хотя бы некоторые элементы советского наследия и связанные с ним изображения из дореволюционного прошлого. Узбекистан, Таджикистан и Туркменистан почти полностью стремились стереть свою историю, как субъектов Российской и Советской империй.

Снижение интереса к советскому/российскому наследию является следствием сравнительно слабой роли России в регионе, а также новых геополитических реалий. Во-первых, это указывает на окончательный и необратимый распад постсоветского пространства — не только с точки зрения исчезновения или переосмысления общих социально-политических рамок. Он также представляет собой смерть общих культурных и исторических образов, которые десятилетиями переживали смерть государства.

Во-вторых, это указывает на сложность новой среднеазиатской реальности. Некоторые страны, в первую очередь Казахстан, по-прежнему придают большое значение их отношениям с Россией. Таким образом, казахские историки тратят немалую энергию на то, чтобы убедить своих читателей в том, что Казахстан был далек от России в прошлом и фактически был одним из центров мировой цивилизации. Для Таджикистана и Узбекистана отношения с Россией утратили свою центральную роль. Следовательно, их историки занимались полемическими дебатами друг с другом, всецело подчеркивая свое превосходство, как нации. Их исторические повествования стали хаотичными, связанными с геополитической фрагментацией в Центральной Азии. Постепенно это открывает пространство для появления нового, объединяющего повествования, построенного вокруг растущего Китая.

Последствия: Коллапс существующего геополитического и исторического пространства подготовил центральноазиатские государства к принятию различных грандиозных метаисторических рамок. Наиболее очевидными кандидатами являются тюркские и иранские исторические рассказы, хотя они сосуществуют с чисто эгоцентричными представлениями об истории.

Тюркский сюжет стал очень популярным в Казахстане. Казахстанские историки искали корни казахской государственности и даже этнической принадлежности среди населения бронзового века на территории современного Казахстана почти 4000 лет назад. Но главным направлением этого повествования является приход тюркских людей. Великая империя Чингисхана считается тюркской и в казахских народных знаниях, Чингисхан стал не только человеком тюркского происхождения, но и казахским человеком. Следовательно, казахское государство, которое по официальной версии истории возникло в 15 веке, произошло от монгольской (на самом деле тюркской) империи, и относилось к формирующемуся российскому государству как к равному до 18-го века. Эта тюркизация исторического повествования Казахстана обеспечила идеологическую основу казахстанской истории.

Таджикистан, соответственно, видел растущую популярность иранского повествования, согласно которому таджики являются прямыми потомками индоевропейских арийцев, которые доминировали в Центральной Азии и за ее пределами с бронзового века. Они создали сложную культуру и в этом смысле не только культурно, но и расово превосходят тюркские народы, особенно узбеков.

Узбекистан, в свою очередь, также преуменьшал значение советского опыта и присутствия России в этом регионе, а его историческая концепция развивалась в оппозиции к соседним таджикам. Тем не менее, Узбекистан продвигал смесь тюркских и иранских повествований, мотивированных двумя ключевыми интерпретациями узбекской национальности. В соответствии с первым, узбеки прослеживают свою родословную, как от коренных индоевропейцев, так и от коренных тюркских народов. Во-вторых, они считают, что индоевропейские арии составляют социальную группу, а не определенную этническую общность. В этой интерпретации тюркские народы являются коренными жителями Средней Азии со времен бронзового века. В то же время в этой концепции таджики изображены как пришельцы, новички, появившиеся в Средней Азии сравнительно недавно. В соответствии с этим представлением узбеки — коренные жители Центральной Азии,  а великий завоеватель Тимур, объединивший всю Центральную Азию в свою огромную империю, является узбеком.

В отличие от Казахстана, таджикские и узбекские исторические повествования более озабочены территориальными претензиями друг к другу и контролем над водными ресурсами, чем Россией. Действительно, эта озабоченность и была ключевым фактором для усилий таджиков и узбеков по выявлению коренных народов в регионе и их исторических корней.

По мере того, как сфера общего прошлого сужается, что обусловлено снижением роли России, а также растущим вниманием центральноазиатских государств к внутрирегиональным вопросам, происходит процесс повышения роли Китая, как нового гегемона Центральной Азии. При восстановлении Шелкового пути, призванного обеспечить будущее господство Китая в Евразии, Китай также провёл официальную реконструкцию прошлого страны. Отражая растущую силу и амбиции Китая, его исторические повествования акцентируют внимание на расширении взаимодействия с мировым сообществом. Само понятие «Шелковый путь» подразумевает не только китайские амбиции. Отношения Китая с миром не определялись главным образом конфликтом, который требовал строительства Великой китайской стены. Благодаря мирному обмену товарами и идеями Китай играл роль доброжелательного экономического и культурного Культуртригера.

Официальная идеология Китая все больше подчеркивает китайскую интеграцию с более широкой Евразией. В то же время эти понятия еще не приобрели заметного значения в мышлении и исторических рассказах среднеазиатских элит.

И хотя такая потенциально мощная тенденция, как китайское евразийство только находится в процессе становления. Тем не менее, с учетом растущего влияния Китая в регионе, такая историческая концепция, вероятно, появится в будущем. В этом случае она может быть похожа на советское или российское евразийство, однако, в качестве геополитического и исторического центра региона будет указывать Пекин, а не в Москву.

Выводы: Пренебрежение Кремлем столетием большевистской революции и маргинализация советской истории сочетаются с аналогичным процессом в Центральной Азии. Этот распад исторического пространства имеет глубокие последствия, даже если Россия и некоторые центральноазиатские государства вступают в более тесное сотрудничество в рамках Евразийского экономического союза или Организации Договора о коллективной безопасности. Для Казахстана участие в этих мероприятиях представляется чисто прагматичным, при этом Астана вновь подчеркивает свою дистанцированность ​​от России, создавая собственную казахстанскую историческую концепцию.

Для Таджикистана и Узбекистана Россия стала маргинальной или почти нерелевантной, судя по их историческим повествованиям, которые в основном касаются добрососедства. Этот распад исторического пространства и хаотические условия создают своеобразный дискурсивный и связанный с ним геополитический вакуум, который, скорее всего, заполнит Китай. Китай находится в процессе повторного раскрытия своего «евразийского прошлого» в качестве идеологической основы для евразийской экспансии страны. Будучи структурно подобным русскому евразийству, он перенесет центр евразийской вселенной в Пекин.

29 мая, 2018

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ХРОНИКИ
ЗАРУБЕЖНЫЕ СМИ О КАСПИИ
Фото дня
Наши партнеры
Яндекс.Метрика
Перейти к верхней панели