Валерий Емельянов (ИАЦ «Время и мир») специально для информационно-аналитического портала «Каспийский вестник» побеседовал с Каландаровым Камилжаном Хамутовичем, директором АНО «Русско-Туркменский Центр Культуры», Председателем Фонда содействия укреплению дружбы народов Прикаспийских государств «Наследие Каспия», Республика Калмыкия, Государственным советником Российской Федерации, доктором философских наук, одним из ведущих российских аналитиков по проблемам Центральной Азии и стран Каспийского региона.
Камилжан Хамутович, в качестве руководителя фонда «Наследие Каспия» Вы участвуете во многих мероприятиях, посвященных региональным проблемам Прикаспийского региона и шире – всего пост советского пространства, особенно в его восточном измерении. Вот и в этом году планируются бизнес-форум в Элисте и Каспийский медиафорум в Астрахани, куда ежегодно съезжаются медиа специалисты из разных стран. Какие вопросы будут там обсуждаться. В чем их актуальность?
На подобных встречах обычно обсуждается самый широкий круг вопросов от политических и экономических проблем, вопросов обороны и безопасности до культурно-гуманитарного, информационного сотрудничества, вопросов языка и его использований. У меня лично сложилось такое впечатление, что если первая триада проблем обсуждена и разработана уже достаточно хорошо и капитально, то культурно-гуманитарный блок нуждается в большем уровне, чем сейчас развития и проработки. Кроме того, мне представляется, что не в полной мере оценивается значимость культурно-гуманитарной составляющей для интеграции нового типа и уровня на постсоветском пространстве.
Почему Вы так считаете?
При рассмотрении этого вопроса давайте исходить из аксиомы, что нашей стратегической целью является восстановление прочного и дееспособного единства стран бывшего СССР. Мы пытались реализовать это сразу после распада СССР через создание СНГ. Но СНГ оказался в реальности союзом государств, в котором в первую очередь решались, и порой довольно эффективно, вопросы политики, экономики, обороны и безопасности, поэтому они на настоящий момент так хорошо проработаны. Но СССР был также и союзом народов, союзом разных языков и культур. Именно это обеспечивало ему своеобразный запас прочности, позволивший просуществовать долгое время, в том числе и в тяжелые военные годы. Поэтому, для того, чтобы обеспечить прочность нового союза необходимо сделать его союзом народов, культур, гражданских обществ. И решение этой задачи на данном этапе в некоторых аспектах представляется более важным, чем даже некоторые проблемы политики и экономики.
То есть речь идет о создании некоего Евразийского Союза?
Да. Но прежде чем перейти к практической работе по его созданию, необходимо четко уяснить себе, что мы имеем в виду под понятием «Евразийский союз», «евразийство». У этого термина много толкований. Это и симбиоз славянских и тюркских народов на территории бывшего СССР, географически определяемой к Северная Евразия, союз православия и ислама, объединение в одной синтетической культуре европейских и азиатских элементов, наконец, есть мнение, что Евразия – это ни условная Европа, ни Азия, но совершенно особенная цивилизация и культура.
Я бы определил «евразийство» как рабочий термин следующим образом. «Евразийство» — это интеграция стран и народов бывшего СССР в экономике, политике и культуре, на взаимовыгодных основах, не допускающих какого-либо антагонизма в отношениях между ними на основе всего исторического опыта, но в первую очередь опыта и наследия бывшего СССР.
В нынешней международной ситуации наблюдается возвращение противостояния между Россией и коллективным Западом, при чем на очень драматичном уровне балансирования между « холодной» и «горячей войной». Отсюда понятен новый вектор российской политики «разворот на восток» частью которого является и проект Евразийского союза. Но ведь также очевидно, что Россия и центральная Азия – это два очень разных мира в ментальном культурном и ином отношении. Удастся ли нам, таким разным, жить и работать вместе? Не заговорят ли о «новом русском колониализме»?
Не думаю! Да в уже далекой истории императорской России были элементы колониального и военного захвата территорий народов Центральной Азии. Из песни слов не выкинешь. Но революция 1917 г коренным образом качественно изменила всю систему отношений России с народами и странами Центральной Азии. Во-первых, они получили полноценную государственность, во-вторых в них с помощью России и других республик бывшего СССР было построено современное, высокотехнологичное народное хозяйство, о котором до революции там и не мечтали и в третьих повысился социальный статус, образовательный и культурный уровень большинства населения, люди получили возможность интегрироваться не только в свой национальный социум, но и в многонациональное общество всего бывшего Союза. Увы, сегодня нам остается только вздыхать и признавать, что ничего подобного или лучше мы за постсоветские годы так и не создали, а только не сохранили то, что имели.
Для любой интеграции нужен, как известно, интеграл, то есть, то начало, которое объединило бы разные, часто разнородные элементы в некое единое целое. Для интеграции народов (подчеркну не государств, а именно народов) тоже нужен подобный элемент, но это не будет общая политика и экономика, а нечто более общее, простое и одновременно жизненно важное для всех. Это язык?
Да, Вы в точку попали. Именно язык является главным интегратором, когда речь идет об объединении народов и обществ.
Но о каком языке идет речь. Русском? Но не будет ли это воспринято, как попытка России вновь установить свое доминирование в Центральной Азии, причем в ущерб развитию языков и культур местных народов?
Знаете, я до недавнего времени то же оперировал понятием «распространение русского языка как мягкая сила реализации интересов России». Но в последнее время под влиянием некоторых событий современной истории и более глубокого анализа прошлого, я несколько скорректировал свою точку зрения. Следует говорить о русском языке не как о «мягкой силе» реализующей политические интересы Москвы, а как об инструменте реализации жизненных потребностей самих народов центральноазиатского региона.
Есть такое понятие «лингва франка». Оно обозначает язык общий для всех, который используется в многонациональных и многокультурных обществах для полноценной коммуникации между различными в языковом отношении общественными группами. Часто это язык, не являющийся родным для представителей местных этнических групп. Например, в Индии, бывших британских колониях в Африке используется английский язык, во «французской» Африке – французский и т.п. Вроде бы «языки колонизаторов». Однако ни о каком колониализме здесь речи не идет, а можно говорить только об удобстве и эффективности социального общения.
Так уж сложилось исторически за последние два столетия, что роль лингва-франка в Центральной Азии играет русский язык. Как известно, в регионе проживают четыре тюркских народа (казахи, киргизы, туркмены и узбеки) и один ираноязычный (таджики). Языки местных тюрок, хотя и принадлежат к одной группе все же они не настолько близки, чтобы люди без проблем понимали друг друга. Кроме того, в местных языках пока еще недостаточно лексики связанной с самыми последними достижениями научно-технического прогресса.
В такой ситуации, понятно, нельзя пойти путем избрания одного из тюркских языков языком общения всего региона. Другие народы, мягко скажем, этого не поймут. А тюркского эсперанто пока еще не изобрели. Вот почему именно русский язык играет роль не столько некоей «мягкой силы» московской внешней политике, сколько является инструментом реализации потребностей самих народов региона.
В заключение, еще раз хочу сформулировать свой основной тезис – на сегодняшний день достаточно эффективная интеграция государств бывшего СССР в политике и экономике уже имеется. Пора серьезно думать и серьезно заняться интеграцией народов!
Добавить комментарий